У Максима была раздражающая привычка изъясняться недомолвками и делиться своими соображениями только в самом крайнем случае, словно он опасался, что, стоит открыть рот, его интуитивные прозрения улетучатся.

С Борисом на запятках он быстрым шагом двинулся в помещение бригады, толчком распахнув обе створки двери, как ковбой, входящий в салун.

Он устремился к Ахмеду, прервав его разговор с Эммой:

– Ты послал отпечатки нашего подозреваемого в CIR? [21]

Вместо коллеги ответила Эмма:

– А! Объявился наконец? Я тебе звонила раз двадцать!

– Я был занят, – отмахнулся он небрежным жестом.

– Бедняга, ты выглядишь как позавчерашний труп.

Максим проигнорировал ее замечание и повернулся к Буабиду, повторив вопрос.

– Да-да, – ответил Ахмед, – послали и в FAED [22] , и в CIR.

– И?

– И ничего. Он нигде не значится.

Максим хлопнул кулаком по столу и двинулся к Борису, уже сидящему за компьютером.

– Наш неизвестный в европейской базе данных не значится! – заявил он. – А если он швейцарец?

– Это вне шенгенской зоны: необходимо сделать запрос и послать его отпечатки местным властям, – откликнулся тот тоном университетского профессора.

– Сколько времени займет такой запрос?

– По меньшей мере неделю, нужен международный ордер. Обычно такого рода штуки тянутся довольно долго.

Максим выругался.

– Исключено! Через двадцать четыре часа наш парень окажется на свободе, – проворчал он сквозь зубы.

– Вот поэтому мы должны пошевеливаться и немедленно нарыть что-то конкретное! – согласился Борис.

Коллега развернулся и склонился над его столом с почти угрожающим видом.

– Ты же прекрасно знаешь, что через двадцать четыре часа прокурор прикажет его отпустить. Нет тела – нет жертвы. Нет жертвы – нет преступления! Нам недолго осталось его держать, а если он попросит адвоката, про все его псевдопризнания можно забыть.

В глубине души Павловски не мог не признать, что напарник прав, но необходимо соблюдать процедуру, а по мнению Бориса, расследования часто проваливают именно такие, как Максим, импульсивные и нетерпеливые. Ответ на запрос, направленный швейцарским властям, придет в лучшем случае через неделю, но верно и то, что в отсутствие весомых улик прокуратура прикажет отпустить задержанного уже завтра утром. Однако с учетом потенциальной серьезности преступления его поместят под надзор, и, если парни из бригады хорошо выполнят свою работу, обычная слежка выявит место его проживания. А если в результате запроса швейцарцы что-то откопают, подозреваемого немедленно повяжут и вернут в жандармерию.

У Максима был иной взгляд на систему в целом. С его точки зрения, подозреваемый на свободе представлял собой угрозу для общественного порядка и возможность рецидива, а это было недопустимо. Он слышал множество историй – а некоторые и сам пережил, – о том, как медлительность колес правосудия поощряла преступников.

Эмма, постоянно прислушивавшаяся к своему драгоценному коллеге, встала и подошла к ним.

– Возможно, у меня имеется решение вашей проблемы, – вмешалась она. – Одна из моих бывших работает в женевской полиции, и мы по-прежнему в прекрасных отношениях.

Борис вытаращил глаза. Одна-единственная фраза поведала ему и о любовных пристрастиях рыжеволосой коллеги, и о том, что следует навсегда распроститься с надеждой добиться от нее взаимности.

Максим выдавил улыбку.

– Думаешь, ты сможешь передать ей отпечатки, чтобы она пробила их по своей базе? – спросил он чуть ли не медовым голосом.

Павловски вскочил со стула и навис над молодой женщиной.

– А как же соблюдение процедуры? – прорычал он.

– А мы и не собираемся ее нарушать, Борис, – пояснил напарник. – Со своей стороны составим запрос и отправим его; но тем временем Эмма воспользуется своими связями и слегка нам поспособствует.

– Это грозит отстранением; если какой-нибудь адвокат сунет свой нос и докопается до нарушения, нам всем мало не покажется.

Эмма заговорила тем самым нежным голоском, который обычно приберегала исключительно для своих возлюбленных:

– Младший лейтенант Павловски, я просто попрошу об услуге свою знакомую. Если кто и рискует отстранением, то это она. Иногда следует немного подстегнуть судьбу.

Он вздохнул и взвесил ее замечание. Стоит ли противиться, писать рапорт, рискуя восстановить против себя всю бригаду? Еще слишком рано бить наотмашь, он не должен лажануться так близко от цели. У него еще будет время мало-помалу утвердить свою власть.

– Леруа, Монсо, – заявил он, поочередно наставив палец на каждого, – никто ничего не видел и не слышал, ясно? Сообщите мне, если появится что-то новое; в ином случае я больше не хочу слышать об этой истории.

Молодая женщина расплылась в улыбке, Максим кивнул. Наконец они отошли, тихо переговариваясь.

Русский вернулся к своему компьютеру и удостоверился, что никто за ним не наблюдает, а потом запустил поиск. Он напечатал «Максим Монсо», и на экране появились ссылки на десяток газетных статей.

А теперь кто кого, подумал он.

14

Де Алмейда, Гора, Буабид и Максим – все члены опергрупп, за исключением Бориса, – набились в комнату для допросов и собрались вокруг единственного стола. В центре этого стола лежал ключ, проглоченный неизвестным, по-прежнему в пластиковом пакетике. Второй раз за несколько минут Тома де Алмейда взял его, поднес к глазам и повертел в пальцах, как ювелир, рассматривающий драгоценный камень.

Металлический предмет не походил на современный ключ – скорее он напоминал предмет из прошлого столетия. Его конфигурация отличалась от современных стандартов, и можно было различить маленькую нашлепку, почти совсем стертую патиной времени. Однако под лупой еще считывалась крошечная часть какой-то гравировки.

Эмма и Патрик пришли к единому мнению: они считали, что рисунок изображал герб. У де Алмейды никакого мнения не было, а Максим и Ахмед склонялись к тому, что там была дата или что-то вроде серийного номера.

– Хватит уже его теребить! – бросила Эмма, отбирая ключ у Тома.

– Я все не могу понять, как этот тип умудрился его проглотить? – отозвался тот.

Она состроила изумленную гримасу:

– Тебе ли спрашивать, как он смог это слопать?

Раздались смешки, и она тут же пожалела о вырвавшейся шутке; но когда де Алмейда после короткого раздумья разразился звучным смехом, похлопав себя по тугому животу, она расслабилась.

– Вопрос в другом: зачем он сожрал этот ключ? – высказался Буабид.

Максим почесал правый висок и ответил:

– Видимо, подумал, что это лучший способ его спрятать. А значит, кто-то его ищет. Но что этот ключ открывает? Вот это и есть настоящий вопрос.

– Старинную дверь, причем тяжелую, если представить, какая должна быть замочная скважина, – заключила Эмма.

– Хоть и сомнительная, но подсказка: можно исключить все сейфы и прочие двери с современными замками, – добавил Максим.

– Осталось опубликовать объявление: «Найден старинный ключ, ждем предложений», – бросил де Алмейда.

Все посмеялись, кроме Максима, который, казалось, на лету ухватил в шутке коллеги подступы к потенциальному следу.

– Тома попал в точку, – прервал он смех, удивив всех, а в первую очередь автора шутки. – Я вспомнил одного адвоката, который использовал социальные сети, запостив фотографию пробки, предназначение которой ему необходимо было узнать, чтобы снять обвинение со своего клиента.

– И получилось? – спросил де Алмейда, внезапно сосредоточившись на деле.

– Да, пост разошелся по тысячам персональных страниц, и в конце концов предмет опознали.

– Что ты предлагаешь? – заинтересовалась Эмма.

– У твиттер-аккаунта национальной жандармерии больше четырехсот тысяч подписчиков: я уверен, что, если правильно сформулировать вопрос и приложить фотографию в хорошем разрешении, это может подсказать нам разгадку.