Павловски не желал признать поражение и продолжил настаивать:

– Может, вы вспомните хоть что-то, какую-нибудь деталь, способную навести на след? Машину, на которой он приезжал? Был ли с ним кто-то? С кем он разговаривал?

Женщина покачала головой:

– Я ничего такого не знаю, и даже если бы знала, то, как я вам только что объяснила, никогда не предала бы доверие одного из наших гостей.

– Мадам, – отозвался Борис жестче, – при всем уважении, речь идет об уголовном расследовании. Вас не связывает профессиональная тайна, но даже в этом случае мне достаточно щелкнуть пальцами, чтобы вас задержали в отделении на двадцать четыре часа для обстоятельного допроса.

Она нахмурилась, в уголках глаз образовались гневные морщинки. В полутьме огромного зала женщина теперь внушала тревогу. Роли поменялись, и она в раздражении резко поднялась с места.

– Вы не у себя, и уж тем более вам здесь не рады! – выплюнула она, как рептилия, извергающая свой яд. – Мы живем по своим правилам, а не по вашим!

Вдруг ее лицо разгладилось, а в уголках губ зазмеилась улыбка.

– Теперь моя очередь кое-что у вас выяснить. Знаете ли вы этих людей?

Ее последние слова еще гулко отдавались в пустом зале, когда в глубине помещения медленно распахнулась дверь, которую жандармы раньше не заметили, и оттуда хлынули лучи желтого света.

В ослепительном ореоле показались мужчина и женщина. Они держались за руки, подобно двум замершим привидениям.

Максим встретился с ними взглядом, его зрачки расширились, и он почувствовал, будто падает с верхнего этажа высотки. Сердце, бешено заколотившись, ухнуло в пустоту, словно пытаясь в последнем усилии вырваться из когтей уготованной ему судьбы.

С налившимися кровью глазами он вскочил, ухватил за спинку свой стул и запустил им через всю комнату в стоящую вдали пару. Седеющая женщина рефлекторно отшатнулась, словно пытаясь защититься, а Борис, пораженный его реакцией, застыл на месте.

Максим испустил животный крик, от которого, казалось, дрогнули стены. Не успело еще замереть эхо, как он уже мчался к выходу.

Павловски в ярости опомнился и попытался догнать напарника. Безуспешно. Выскочив из шале, он обнаружил, что тот опустился на колени и его снова выворачивает наизнанку.

Глядя, как напарник корчится на гравии, Борис и представить себе не мог, в чем истинная причина этого приступа дурноты. Там, в глубине зала, Максим только что увидел своих родителей.

13

С каждым километром, отдалявшим внедорожник от владений Детей Гайи, боль, терзавшая внутренности Максима, стихала. Он задышал свободнее, пульс снова вошел в норму, а рассудок мало-помалу высвобождался из того тумана, в котором пребывал последние часы.

Что до Бориса, он клокотал от негодования, стиснув зубы и вцепившись в руль. Машину он вел в агрессивной манере, и его пассажира бросало вправо-влево на каждом повороте. Однако молчание коллеги стало жутко действовать ему на нервы, и через несколько минут он не выдержал.

– Может, объяснишь? – на удивление спокойным голосом сказал он.

Затишье перед бурей, подумал Максим.

Прежде чем заговорить, он промочил пересохшее горло глотком из фляжки Бориса. У жидкости был металлический привкус, похожий на привкус крови.

– Это сложно… подобные места и люди… я их с трудом переношу.

– Да, это я уже заметил! Что на тебя нашло? Ты уничтожил единственный реальный след, который у нас был!

– Эта женщина ничего не знала.

– Опять твоя хрень «синер-не-разбери-что»?

Максим еще не видел, чтобы он так выходил из себя, но вспомнил, что знаком с Павловски всего два дня.

– Она ничего не знала, – повторил он тихо, даже вроде бы не обращаясь к Борису.

Под колесами машины бежал асфальт, а Максим, казалось, уставился в какую-то точку вдали, в пустоте. Футболка под толстовкой с капюшоном промокла от пота, и его уже била дрожь.

– Как бы то ни было, после учиненного тобой скандала их двери для нас закрыты. Вернуться мы сможем только с постановлением прокурора. Но будет слишком поздно. – Русский переключил передачу на подъеме. – Мне не остается ничего другого, как отметить это происшествие в рапорте.

– Поступай, как должен, – пожал плечами напарник.

Когда дорога выровнялась, Павловски, не раздумывая, газанул. Перед ними уходила вдаль прямая линия шоссе, и он часто с грозным видом косился на Максима. Тот не обращал внимания.

– Так вот почему тебя отстранили, верно? Ты по какой-то причине слетел с катушек и начал швыряться…

– Красный! – прервал его Максим.

Борис ударил по тормозам, и «форд» резко остановился в визге шин, скребущих асфальт.

Долю секунды спустя машину сотряс новый толчок. Сзади в них врезался автомобиль.

Павловски стремительно выскочил из кроссовера и заорал на рассеянного водителя:

– А повнимательней нельзя было?!

– Но вы же резко затормозили! – ощетинился тот.

– Вы обязаны контролировать свою машину: безопасное расстояние не зря придумано! К тому же я остановился на красный!

Павловски наклонился, рассматривая повреждения, и напряжение немного спало. Вторая машина лишь чуть помяла задний бампер его объемистого «форда». Никакого повода для переживаний. Что до другой машины, у нее чуть деформировалась решетка радиатора – тоже не трагедия.

На какое-то мгновение у Максима мелькнула мысль принять участие в пререканиях, но он быстро одумался и просто опустил стекло, чтобы следить на расстоянии.

– Что будем делать? – спросил второй водитель.

– Как это – что будем делать? Ничего не будем, – отозвался Борис совершенно спокойно. – Нарушили вы, с моей машиной все в порядке; сожалею о вашей, но разбирайтесь сами с вашей страховой.

– Вы ведь это не серьезно? Вы ехали на большой скорости и неожиданно ударили по тормозам! К тому же ваш большой внедорожник перекрывал мне обзор, и я не мог заметить, что светофор переключился на красный.

– Советую перечитать правила дорожного движения, – бросил Павловски, огибая свою машину.

– Я швейцарец, и у нас решительно разные взгляды на подобные вещи!

В крайнем раздражении жандарм обернулся и сунул тому под нос свое удостоверение, слегка распахнув куртку, чтобы стала видна кобура с «зиг-зауэром».

– Послушайте, похоже, вам не повезло. Мы во Франции, и здесь закон – это мы!

Лицо швейцарца омрачилось, он отступил на шаг. Бросил последний взгляд на свой помятый радиатор и раздосадованно пожал плечами. Под инквизиторским взглядом Бориса он молча сел за руль. Нет сомнений, что, когда авто тронется, французская жандармерия услышит много нелестного в свой адрес.

Светофор переключился на зеленый, и Павловски нажал на педаль газа; он заметил, что поведение Максима изменилось. Тот уже не растекался на сиденье, как после инцидента, а сидел выпрямившись, и казалось, был во власти глубоких раздумий.

– Возможно, я нащупал новый след, давай быстрее в бригаду! – бросил он.

Старший по званию хотел было задать вопрос, но напарник уже схватился за мобильник.

– Добрый день, это аджюдан Монсо из жандармерии Анси; к вам вчера после полудня доставили пациента и… А! Ладно, очень хорошо, спасибо.

На несколько секунд в салоне кроссовера снова повисла тишина, потом Максим опять заговорил:

– Да, здравствуйте, это аджюдан Монсо, мы вчера виделись. Да. О’кей. И когда он встанет на ноги?.. Понятно, спасибо.

Он дал отбой и повернулся к коллеге.

– Заберем его сегодня после полудня, – объявил он, блестя глазами.

Гнев, переполнявший Павловски, слегка рассеялся, отчасти благодаря недавней перепалке. Было ясно, что Максим не станет отвечать на вопросы, а поскольку напарник, похоже, вернулся с того света, Борис решил ему подыграть. Однако и речи не могло быть о том, чтобы предать забвению печальное происшествие и обрыв главной нити расследования. Нет, он заставит заплатить за все позже. Слишком недавний перевод в бригаду Анси вынуждал его пока занимать наблюдательную позицию, он всячески старался освоиться в бригаде; но придет час – и все увидят истинное лицо младшего лейтенанта Павловски.